- Что такое сегодня Московский государственный академический симфонический оркестр? Сколько концертов вы даете, где играете больше – в России или за рубежом?
- 12 сентября мы открыли в Большом зале консерватории новый концертный сезон. Всего в год мы играем примерно 85-90 концертов. Что касается соотношений в гастрольной деятельности, то год на год не похож. Бывает, что на месяц уезжаем в одну страну, потом на месяц – в другую. Иногда больше уделяем времени работе в Москве.
К моему большому сожалению, не так часто оркестру удается выезжать на гастроли в регионы России. Это связано с большими финансовыми затратами, которые оркестр не может себе позволить. Нам очень бы хотелось ездить по стране гораздо чаще. Тот объем, что нам интересен и полезен, мы сейчас не выбираем.
- Спонсоры не помогают?
- В нашей стране спонсорство имеет своеобразную окраску. Из-за налоговых законов оно не слишком привлекательно для бизнесменов. Поэтому часто меценаты финансируют выезды из личных дружеских отношений, бывает и спонтанная реакция. Но оркестр большой, и рассчитывать на постоянную поддержку мы пока не можем. Когда такое случается, мы рады и счастливы.
Мне кажется, что сейчас самое время успешным людям обратить свой взор к музыкальной культуре, и стараться ей помогать. Серьезное творчество в классическом жанре не предполагает самоокупаемости и полной коммерциализации процесса. Общемировая практика показывает: серьезная музыка всегда дотируется или государством, или частными институтами.
- Господдержка у вас есть.
- Да, кроме общего оркестрового бюджета, у нас есть грант Правительства Российской Федерации, который идет на материальное вознаграждение творческому составу. Без него мы бы, наверное, не могли существовать вообще. Нам хочется привлекать высокопрофессиональных музыкантов, которые желают с нами работать, но стоят немалых денег.
- А что лично для вас денежнее – работа главой МГАСО или выступления приглашенным дирижером или скрипачом?
- Конечно же, в финансовом смысле намного выгоднее персональная гастрольная деятельность в качестве дирижера, как скрипач я сейчас не выступаю. Но руководитель оркестра – своего рода миссия. Я уже не первое десятилетие возглавляю МГАСО и другие оркестры. Здесь требуется опыт. Признаюсь, что к такой работе прирастаешь душой. Это стало основным делом моей творческой жизни. Более того, очень часто я выступаю с личными гастролями для того, чтобы наладить связи и привезти для работы с оркестром видных мировых музыкантов. Чем больше имеешь личных концертов и известности – тем больше это помогает деятельности оркестра в целом.
- У вас знаменитые родители – Леонид Коган и Елизавета Гилельс. Дядя – великий пианист Эмиль Гилельс. Такое родство подстегивало вас в начале карьеры, или висело тяжким грузом?
- Налагало большую ответственность! Абсолютное недопущение отношения к музыке и творчеству как к делу несерьезному. Теперь-то понимаю, я был запрограммирован заниматься тем, что делаю и по сей день. Я не могу сказать, что мне было легко. Наоборот, гораздо тяжелее, чем другим. С меня и требовали больше. А когда спрос велик, это всегда вызывает чувство ответственности. Думаешь, переживаешь, не спишь ночами… Любая неудача, даже небольшая, воспринимается как трагедия. К тому же всегда найдутся те, кто раздует ее, – наш творческий мир весьма непрост, объективной оценки дождаться трудно. Я всегда в этом плане завидовал профессиям, где есть объективная результативность: забил спортсмен гол, пробежал дистанцию за время – получил объективную оценку. У нас все субъективно – одному нравится, другому нет.
Если кто-нибудь думает, что мне было легче жить с такими родителями и все шло, как по маслу, – он глубоко заблуждается. Мне было тяжелее.
- Были слушки за спиной – дескать, сын самого Когана, а сыграл не так и не то?
- Ничто человеческое людям не чуждо, увы. Я к этому всегда относился философски. Доброта и самопожертвование сочетается в человеческой природе со злобой и завистью.
- В оркестре наверняка тоже бывает такое бурление мнений. Как руководитель, вы диктатор?
- Для меня важно прежде всего ответственное отношение к работе и профессиональное общение между людьми. Я много лет возглавляю оркестр. Когда люди чувствуют именно такой подход к ним со стороны руководителя, они принимают и понимают. Когда занимаешься делом, порой и времени не остается на склоки и интриги.
Любая организация – микросрез жизни всей страны. В стране 140 миллионов, в нашем оркестре – 140 музыкантов. Это те же люди!
- Когда я вижу ваш оркестр на сцене, у меня возникает образ хорошо смазанного механизма.
- Значит, мы добиваемся поставленных целей. Оркестр и должен быть прекрасно отлаженным механизмом. Но еще в нем должна присутствовать атмосфера творчества, сиюминутный дух интерпретации материала. Если эти качества совмещаются – прекрасно!
- Как вы относитесь к скандалу в оркестре им. Светланова? На чьей вы стороне?
- Общение дирижера с оркестром – общение творческой личности с творческим коллективом. Если отношения не складываются, и любая из сторон не желает идти на контакт с другой, – работа никогда не будет продуктивной.
В творческом коллективе не может быть насилия ни с одной, ни с другой стороны. Здесь нет аналогии с бунтом на корабле, это в армии должны быть приказы и жесткая дисциплина. А в искусстве всегда необходимо искать компромисс.
- Коллектив может сказать своему руководителю: уходите?
- Это диалог равноправных сторон. Каждый имеет право выразить недоверие.Это как брачные узы – ни одна сторона не может быть счастливой под гнетом или насилием.
- Вы делали самые разные программы: от Шостаковича до Брукнера, от Штрауса до Чайковского. Каков критерий отбора материала, когда вы приступаете к новой работе?
- У меня три критерия. Я руководствуюсь личными убеждениями и собственным вкусом. Всегда очень внимательно отслеживаю, что было бы интересно и полезно исполнить оркестру. Но главный наш судья – слушатель, и я обязан думать, как составленные мною программы будут восприняты публикой. Совместить все три параметра непросто, но чаще удается, как мне кажется.
- Какова роль личности в истории? Вы послушали какую-то пластинку, и решили – делаем завтра именно такую музыку.
- Личность в истории играет решающую роль, причем, речь идёт как о гениях, так и о злодеях. Это все аксиомы сталинского времени – незаменимых людей нет, и личность – ничто. Я ярый противник такой позиции. Без ярких фигур народ превращается в безрадостную серую массу.
- Сейчас немного яркой композиторской молодежи. Вы сторонник позиции, что пока нет гениальных современников, можно и Бетховена поиграть? Или ищете молодых, даете им шанс?
- Я сторонник того, что талантливое неординарное произведение все равно получит путевку в жизнь. И противник квот: дескать, вы обязаны представлять современную музыку, и столько-то её процентов надо сыграть. Мы все это уже проходили. Талантов никогда не бывает вмного. Это штучный товар. Вводишь квоты – получаешь выбегающих из зала слушателей.
Я в свое время очень много играл современной музыки – премьеры Эдисона Денисова, Андрея Петрова, Георгия Дмитриева и других. Мне довелось дирижировать первым исполнением гениальных симфоний Вайнберга.
Сейчас многие больше тратят времени не на написание выдающегося произведения, а на мысли, как бы раскрутиться и получить побольше купюр. Так во всем мире. Хочется, чтобы это побыстрее прошло. Настоящее требует полного посвящения, смирения и великодушия. -
Вы играли не только Петрова, но и Бернстайна. А готовы исполнить во имя популяризации академической музыки оркестровки, например, Рыбникова или Орбеляна?
- Я готов исполнять хорошую музыку. Если повстречаю произведения, которые покажутся мне достойными, я возьмусь за них независимо от имени и фамилии автора.
- Нуждается ли вообще академическая музыка в популяризации?
- Безусловно. Классическое музыкальное искусство принято считать элитарным. Действительно, процент интересующихся им крайне мал. Но популяризировать необходимо, и у меня тут двоякое ощущение. Я в ужасе от того, что масс-культура буквально заглатывает общество. Советские композиторы-песенники достойно работали в своем жанре, писали замечательные песни. Они получали образование, великолепно владели инструментом. Качество сегодняшней эстрады я близко не поставлю к тому уровню. Чтобы назваться композитором, теперь достаточно нажать кнопку на компьютере. Тогда и я могу назваться композитором, наиграть одним пальцем на клавиатуре что угодно!
С другой стороны, в последние несколько лет на наших концертах стало появляться гораздо больше молодежи, чему я очень рад. Ведь одно время в зале были сплошь седые головы.
- Это движение со стороны слушателей. А встречное со стороны музыкантов?
- Жанр есть жанр. Идти на поводу сомнительного вкуса, чтобы привлечь публику, но в ущерб качеству, – не считаю нужным. Следует выбирать иной путь: академическая музыкальная сцена не может быть предоставлена, как это сегодня часто бывает, тем личностям, которые могут отвратить и оттолкнуть новое поколение от прекрасного. Здесь не должна присутствовать халтура, случайные люди.
Я видел немало представителей молодежи, впервые посетивших концерт классической музыки и ставших постоянными слушателями. Но бывает и наоборот – попадает человек на скучное, плохо подготовленное исполнение и скверно подобранный репертуар, и отвращается навсегда.
- Вы следите за молодежью в жанре – Черняков, Бархатов, Курентзис?
- Я не очень слежу за новым поколением, мне сложно оценивать. Думаю, что они должны проявить себя многогранно и, самое главное, без эпатажа. Эпатаж в классическом искусстве губителен. Необходима стопроцентная чистота, как золото высшей пробы.
- Вам удалось посмотреть по Первому каналу «Призрак оперы», где поп-звезды поют оперные арии?
- Нет, не видел. Надо будет посмотреть.
- Вы слушаете современную эстраду – поп, рок?
- Поп и рок не люблю. Слушаю классический джаз. Это – искусство. Импровизация, владение стилем. Такое творчество мне интересно.
- Вас считают сторонником представления позиции композитора в трактовке, нежели сторонником яркого проявления собственного авторского взгляда. Согласны?
- Самая важная задача любого исполнителя, в том числе дирижера, – максимально следовать желаниям и указаниям композитора. Но любое прочтение авторского текста пропускается сквозь индивидуальность исполнителя, как через фильтр. Порой эта самая индивидуальность настолько сильна, что от автора мало что остается. Мне кажется это недопустимым.
Но наблюдаются и противоположные случаи. В истории бывало, что автор принимал трактовку артиста и говорил, что не мог и представить подобного взгляда… В любом случае, то, что заложено творцом – первично. Это детище автора.
- Как вы работаете над новым произведением? Есть отработанная технология репетиционного периода?
- У каждого дирижера есть своя метода. Я стараюсь приходить на репетиции, будучи абсолютно готовым, имея замысел представления произведения. Музыканты должны быть уверены, что это и их интерпретация. Я, как дирижер, обязан силой убеждения и профессионализма убедить музыкантов передать произведение именно так, а не иначе. Для этого необходима серьезная подготовка.
В репетиции важно видеть целое. Ни в коем случае из-за отделки мелкой детали не потерять верное восприятие всего произведения. Большие симфонические полотна несут огромную образную нагрузку, которая должна быть понятна музыкантам и доведена до слушателя. Особенно, если сочинение не имеет четкой и ясной авторской программы.
- Что планируется в нынешнем сезоне, который закончится празднованием вашего 60-летия?
- Сезон будет отличаться разнообразием программ. В абонементах БЗК и Зала им. Чайковского – русская музыка и западно-европейская: немецко-австрийская и французская. Новогоднюю программу мы сыграем традиционно 30 декабря из произведений Штрауса.
А про юбилейный концерт я еще даже и не думал, честно говоря. Будет видно.
